Самому Прокопу чудом повезло вырваться. Он во время нападения был верхом на лошади, а не в санях с братом Северьяном, поэтому и смог даже раненным верхами уйти. Его же брата и всех казаков с их семьями в середине обоза убили.

     Когда примчались вооруженные казаки из Ново-Кумарской станицы к месту боя, осталось им только разбирать раздетые трупы казаков, их жён и детей, да мертвых хунхузов, которых выжившие в нападении бандиты бросили, предварительно обобрав до нитки. А все остальное добро с бандитами караваном ушло через замерший Амур в горы Ильхурн-Алинь на территории Маньчжурии. Не успели казаки их догнать до границы и отомстить.

      Похоронил Афанасий Васильевич последнего сына со снохой. А внучку Алёнку нигде не нашли. Не было её ни среди убитых, ни среди выживших, ни рядом с местом засады. Видимо хунхузы с собой забрали для продажи в рабство. Не тешить же плоть с десятилетней девчушкой. Хотя всякое бывало. Но не хотелось деду об этом даже думать.

     Так осталось семейство Алениных без головы. За всем приглядывать, со всем управляться пришлось Афанасию Васильевичу дальше вдвоем с двенадцатилетним внуком Тимофеем, первенцем Василия. Солоно им доставался этот догляд, а толку все равно не выходило. Известно, какая сила у стариков и сметка у ребятишек. Да еще долг пришлось Савину отдавать, аж семьдесят рублей, да ещё проценты.

     Крепкий хозяин - казак Савин Иван Митрофанович. У него и табун лошадей в три косяка по двадцать голов, и стадо коров количеством пятьдесят, и своя маслобойня, и две конно-канатных мельницы, и лавка торговая с трактиром в станице Черняева. От богатства своего стал Иван Митрофанович в рост деньги давать станичникам. И хоть процент небольшой накручивал, да много уже казаков к нему в кабалу да зависимость попало - то не урожай, то еще какая беда.

     Вот и Афанасию Васильевичу пришлось за долг с процентами отдать последнего строевого коня, оставшихся в хозяйстве кобылку трехлетку и корову, да еще кое-какого добра по мелочи. И остался георгиевский кавалер Афанасий Васильевич Аленин с почти пустым от живности двором и внуком на руках. Родни рядом никого.

     Подумав, Афанасий Васильевич продал двух оставшихся быков, корову, купил для внука и себя двух молодых трехлеток амурской породы, и пошел наниматься в пастухи к Савину. А что оставалось делать. Вспахать двадцать десятин Аленинской земли сил не было. Афанасию Васильевичу шел шестьдесят пятый год, не было уже былой силы в руках, а после свалившихся на голову смертей близких как-то разом разболелись старые раны. А с внука какой спрос в пахоте. Вот и остался один выход, идти в пастухи. Так вот и жили третий год.

     Глава 2. Тимоха Аленин.

     Позавчера в субботу Афанасий Васильевич и Тимофей приехали домой на побывку: в бане помыться, припасов наготовить на неделю. Отдохнули, по дому прибрались, и в ночь на понедельник решили ехать на пастбище, но скрутило спину у старика Афанасия, да так, что не вздохнуть, не охнуть. Еле с костылем по дому мог пройтись. Так и уехал в ночь Тимоха на пастбище один. Сказал, что справится.

     В полдень Афанасий Васильевич сидел на скамейке у дома, грея кости на солнышке, и смотрел через открытые ворота на дорогу, положив подбородок на рукоять костыля, зажатого между ног. Сидел и думал о внуке, о том, что с ним дальше делать, а то своего здоровья и жизни осталось, кажется очень немного.

     - Эх, Тимоха, Тимоха, - вздохнул старый Афанасий. - Хороший казак растет. Нашей Аленинской породы.

     Тимофей или пока еще Тимоха рос крепким, высоким парнем, имел черные, кудреватые волосы, лицо продолговатое, смуглое и пригожее, нос как у всей Аленинской родни с горбинкой, глаза черные, переходящие в темно-карие. После смерти родителей взор стал строгим и каким-то пронзительным.

     Постоянная верховая езда на пастбище и ежедневные занятия под руководством деда по рукопашному и ножевому бою, рубке шашкой, джигитовка закалили тело подростка, которое казалось скрученным из жил и мышц. Не было у Тимохи и капли жира, все из-за занятий сгорело до грамма, да и питание не сказать, что бы было богатым.

     - Что же мне с тобой делать, внучок, - вслух произнес старик и его глаза наполнились влагой. - Совсем мне мало осталось.

     Зимой ещё Афанасий Васильевич разговаривал со станичным атаманом Селевёрстовым Петром Никодимычем о возможности поступления внука в Иркутское юнкерское училище на казённый кошт, да до поступления ещё четыре года и на подготовку к экзаменам, и на учёбу деньги нужны.

     - Эх-хе-хе... Грехи наши тяжкие! - вновь тяжело вздохнул старик. - Лишь бы освоил науки Тимоха. Умным растет, стервец - все книги, оставшиеся от младшего сына Ивана, уже прочитал. Только хватит ли этих знаний?

     В этот момент ещё острые глаза старого Аленина заметили вдали на дороге к хутору группу всадников и его сердце тревожно заныло.

     Когда всадники приблизились, и стало видно, что между двумя лошадьми приторочены самодельные носилки, в которых лежало чьё-то тело, от них отделился один конник и намётом поскакал к Аленинскому дому.

     - Здрав будь, дядька Афанасий! - поприветствовал старика, въехавший во двор окружной атаман Селевёрстов. - Тимоху твоего, хунхузы сильно побили, но жив пока.

     Атаман соскочил с крепкого гнедого жеребца и перекрестился:

     - Сейчас доктор приедет, и за Марфой я послал.

     - Что случилось? - с трудом поднялся с лавки Афанасий Васильевич.

     - Тимоха твой, мой младший Ромка, да Петруха Данилов погнали станичный войсковой табун и ваш савинский косяк с Вороном на водопой к Амуру. - Селевёрстов снял фуражку и вытер ладонью пот с лица.

     - Не тяни, Никодимыч!

     - Хунхузы! Будь они не ладны! - сплюнул атаман. - Амур в этом году обмелел, вот они у Песчаной косы через остров Зориха и переправились верхами вплавь.

     - Кто же их ждал то! - махнул рукой Селевёрстов. - Ведь ни разу рядом со станицей даже зимой не шалили. А тут, видимо, на табун, варнаки, позарились.

     - Дальше то что? - судорожно сжал в руке костыль Афанасий.

     - Что? Что! Когда казачата увидели, что хунхузы через Амур переплывают, твой Тимоха кричит: 'Заворачивай табун. В падь его гони!'. Ну и погнали, а хунхузы, переправившись, за ними.

     Перед тем как в Соворовскую лощину спуститься Тимоха опять кричит: 'Гоните в станицу. Казаков поднимайте!'

     Тут выстрел, Ромка мой обернулся, глядит, а Тимоха из седла валится, ну они с Петрухой в станицу и припустились.

     - Бросили, значит? - угрюмо произнёс старый Аленин, сверкнув глазами.

     - Да погоди ты, дядька Афанасий! - атаман опять вытер пот, теперь рукавом рубахи. - Влетели Ромка с Петрухой в станицу с криком: 'Караул, хунхузы!' Мы в набат. Кто в станице из казаков был - в ружьё, на конь и к Соворовской лощине. Пока скакали, казаки гутарят, что поздно уже, увели хунхузы табун, придётся за ним на ту сторону Амура идти.

     - Да не тяни ты, Никодимыч! - взмолился Афанасий.

     - Да... живой, живой твой Тимоха. Вона привезли уже. - Селевёрстов показал рукой на въезжающих на двор Алениных казаков.

     Старый Аленин с трудом дошел до подвешенных между лошадей носилок, где лежал внук Тимофей и невольно отпрянул. Вид у Тимохи был ужасен: порванная рубаха, шаровары, сапоги - всё было в грязи и буквально залиты кровью. Лицо и волосы молодого казака были покрыты буро-коричневой коркой. Лишь на голове, да на правом предплечье белели повязки из холстины, также пропитанные кровью.

     - Не бойся, дядька Афанасий, - атаман неслышно подошёл и положил старику руку на плечо, - не его эта кровь. Легко можно сказать твой внук отделался.

     - А чья кровь тогда? - повернув голову к атаману, спросил старик.

     - Расскажу всё, подожди. Сейчас казаки Тимоху в бане разденут, отмоют и в хату занесут. Давай быстрее, станичники! - повелительно гаркнул Селевёрстов. - Шевелись!