Четверо казаков, спешившись, осторожно сняли носилки с телом Тимохи и понесли к бане Алениных. Ещё двое бросились в дом за вёдрами. Кто-то уже черпал воду из колодца, а мощного телосложения черноусый казак кинжалом щипал лучину для розжига банной печки.

     В это время на двор въехала бричка, из которой вылез окружной фельдшер Иван Петрович Сычёв. Что-то, спросив у казаков во дворе, он быстрым шагом с саквояжем в руке прошел в баню.

     Старый Афанасий тяжело опустился на лавку у дома и, показав атаману Селевёрстову, чтобы тот садился рядом, устало произнёс: 'Ну, сказывай далее'.

     - Да что сказывать то... - также тяжело опустился на лавку атаман. - Не понятно всё!

     - Что не понятно?

     - Да то. Получается, дядька Афанасий, что Тимоха то твой двенадцать хунхузов на тот свет отправил.

     - Как двенадцать? - брови старика Аленина от удивления взлетели вверх.

     - А не знаю как! - Селевёрстов поставил шашку между ног и оперся подбородком на её эфес.

     - Последнего он у нас на глазах убил, - атаман разгладил пальцами свои сивые усы. - Галопом влетаем с казаками в Соворовскую ложбину, там уже нет никого. Несёмся дальше к спуску к Амуру у Песчаной косы, глядим - сверху на холме Тимоха стоит в таком вот виде: весь в кровище, а на него хунхуз верхами несётся во весь опор, визжит и своей железякой китайской машет. А у Тимохи правая рука плетью висит, а в левой только кинжал.

     Атаман замолчал. Старик Аленин напряжённо ждал продолжения.

     - Представляешь, дядька Афанасий, - Селевёрстов развернулся всем телом к старому казаку, - на него китаец этот летит, да здоровый такой, как бы ни больше нашего Митяя Широкого, а твой Тимоха стоит с одним кинжалом и ждет его спокойно.

     - Пётр Никодимыч, не тяни ты душу! Дальше рассказывай!

     - Рубанул хунхуз Тимоху сверху наотмашь, тот попытался увернуться и прикрыться кинжалом. Всё думаю - нет больше Тимохи! Такой удар сам не знаю - отбил бы или нет, да и то шашкой, а не кинжалом.

     Селевёрстов задумчиво начал крутить кончик уса.

     - Словом, хунхуз на нас выскочил. Мы только карабины подняли. Раньше-то стрелять не могли, Тимоха варнака загораживал, - атаман рубанул рукой. - Смотрим, а китаец с коня валится, и в спине у него кинжал торчит. Тимоха же постоял, постоял, покачнулся и упал.

     Старик Аленин крепче сжал костыль обеими руками.

     - Мы на холм намётом поднялись, - продолжил свой рассказ Пётр Никодимыч, - глядим, Тимоха лежит, лицо кровью залито. Мишка Лунин с коня соскочил и к нему кинулся: 'Жив!!! - кричит. - И голова целая!'. Да давай рубаху на себе рвать и перевязывать голову Тимохе.

     Селевёрстов посмотрел в глаза Аленину:

     - Я с остальными казаками стал с холма спускаться к Амуру, а там картина: у подножия холма две коняки мёртвые с взрезанными животами и два китайца с перерезанными глотками. А ещё дальше по берегу во всей красе девять мёртвых хунхузов и у всех головы прострелены. Трое почему-то поперёк седла на лошадях лежат. Ну и наш табун почти полностью по берегу разбрёлся.

     - У Тимохи то с утра, когда на пастбище уезжал, только четыре патрона к его берданке было, - сказал Афанасий, не отрывая удивлённого взгляда от лица атамана.

     - Собрали мы табун, Тимоху перевязали, чем смогли, на сделанные носилки положили, подвесили между лошадей, да назад подались, - продолжил Селевёрстов. - Я там урядника Башурова с двумя десятками казаков оставил, чтобы ещё пошукали, посмотрели, на ту сторону Амура быстро сходили.

     - А наказному атаману не доложат? - спросил Афанасий Васильевич. - Запретили нам на ту сторону в Маньчжурию ходить.

     - Ничего, Наум Башуров казак опытный. Всё по-тихому сделает. Следов не оставит. А вот и фельдшер!

     - Что скажете, уважаемый Иван Петрович? - поднялся с лавки Селевёрстов, а за ним с трудом встал и старый Аленин, с надеждой смотря, на подходящего к ним фельдшера.

     - Всё хорошо! - ответил Сычёв, подходя к казакам. - На удивление хорошо. На правом боку касательная рана от огнестрела, прострелено правое предплечье, но кости все целые, на голове сильный ушиб височной области с левой стороны и рассечение кожи.

     Фельдшер поставил саквояж на землю, достал из сюртука коробку папиросок и, закурив, продолжил:

     - Через месяц или два будет как огурчик, шрам только над левой бровью останется, да правую руку надо будет ещё с месяц другой поберечь.

     - Он уже пришёл в себя? - с затаённой радостью спросил старый Афанасий.

     - Пока нет. Контузия от удара по голове у него сильная и кровопотеря большая. Так что покой и пока только питье с лекарствами, которые я оставил. Потом бульона можно дать будет.

     Сычёв загасил папироску:

     - Завтра приеду, сменю повязки. Если вдруг его вырвет, Афанасий Васильевич, не пугайтесь. Такое бывает после сильного удара по голове. Счастливо оставаться! - доктор направился к бричке.

     - А как же оплата? - вдогонку крикнул старый Афанасий.

     - Потом, всё потом, - ответил Сычёв, усевшись в бричку и направляя её в ворота, выезжая со двора Алениных, где чуть не столкнулся с въезжающей телегой, запряженной небольшой кобылой, которой правила красивая, черноволосая женщина лет тридцати.

     - Вот и Марфа приехала! - поправив фуражку, Селевёрстов пошел на встречу.

     - Здравствуй, атаман, - спрыгнув с телеги, поздоровалась красавица. - Сто лет прожить вам, Афанасий Васильевич.

     - Здравствуй, Марфа, - хором поздоровались с ней казаки.

     - Зачем звал, атаман? - спросила Марфа, глядя на Селевёрстова иссини черными глазами.

     - Понимаешь, Марфа, - потеребил усы, станичный атаман, не отводя глаз от взгляда женщины, - не понятно мне.

     - Что не понятно?

     - Не понятно, как мог четырнадцатилетний казак, ещё даже не 'малолетка', двенадцать вооруженных варнаков извести.

     - Чего-то боишься, Никодимыч? - спросил, подковыляв Афанасий.

     - Не знаю. Пусть Марфа Тимофея посмотрит. Она ведунья сильная, душу видит. Пусть посмотрит! Только характерника нам не хватало!

     Прервав разговор, к стоявшим казакам и женщине, на взмыленном жеребце подлетел казак с лычками младшего урядника на погонах и, свесившись с седла к атаману, негромко проговорил:

     - Господин атаман, на том берегу Амура обнаружено двадцать наших коней, четыре мертвых вооруженных китайца и их лошади. Китайцы все убиты из винтаря. Всех лошадок перегнали на нашу сторону. С китайцев всё собрали.

     Конь под урядником начал играть, перебирая ногами.

     - Да сойди ты с коня, Башуров, и доложи подробно, - похлопывая жеребца по морде, сказал Селевёрстов.

     Наум Башуров, соскользнув с коня, и, взяв его под уздцы, продолжил:

     - В овраге, что вправо от Амура перед Соворовской лощиной уходит, нашли ещё пятерых мёртвых хунхузов и их лошадей. Двое убиты кинжалом со спины в сердце одним ударом, а у троих глотки от уха до уха перерезаны.

     - Да... дела! - от изумления атаман сдвинул фуражку с жёлтым околышем на затылок, а старый Афанасий застыл столбом.

     - Ещё что нашли? - спросил Селевёрстов.

     - У хунхузов зарезанных, которые вооружены были винтовками Бердана подсумки для патронов пустые, - продолжил доклад урядник. - Варнаков на той стороне Амура положили с нашей стороны. Нашли лежку, откуда было сделано, судя по гильзам, четыре выстрела.

     - Что скажешь, Афанасий? - атаман повернулся к старому Аленину. - Смог бы твой внук за 400-500 шагов из карабина четырьмя выстрелами попасть в четверых скачущих всадников? И не просто попасть, но и убить?

     - Не знаю, Пётр Никодимыч, - старый казак с сомнением покачал головой. - Стреляет Тимоха хорошо, но чтобы так... И прирезать пятерых варнаков, да ещё таким образом... Не знаю.

     - Ага, прирезали варнаков знатно, ни один и пикнуть не успел. Мы их по оврагу метрах в пятидесяти-ста друг от друга нашли, кроме двух последних, которых видимо одновременно зарезали, причем одному башку почти напрочь снесли. А предупредить друг друга они не успели! - встрял в разговор Башуров.